Валерия Соль
Душа моя! Наступит час расплаты! Останутся с тобою навсегда поклонницы и сердце изо льда, со мной – твои отвратные цитаты. Они в пролитых реках виноваты.
Ты знал, что смерть – солёная вода, душа моя? Наступит час расплаты.
Останутся с тобою навсегда все верные убийствам адвокаты: за них успеют оплатить счета.
Однажды ты исчезнешь, и тогда меня спасут любимые сонаты. Душа моя! Наступит час расплаты!
Привет, родная. Подойди. Позволишь мне тебя обнять? Сейчас я подобрать мечтаю все камешки с твоей дороги. Ты громко плакала опять, от волчьей стаи убегая. Ты подворачивала ноги, осколки разрезали пятки. Я думала, что ты в порядке.
Привет, родная. Подожди. Будь я тогда чуть-чуть взрослее, я б увезла тебя на остров, я знала бы – тебе поможет. Морями буйными согрея, всё сделала бы очень просто. Источник мой был обезвожен, я улыбалась всем подонкам. Но я сама была ребёнком.
Привет, родная. Извини. И разреши себе ругаться. Беги скорей, потом мы вместе залечим раны, поцелуем. Мы спрячемся среди акаций в немом оправданном протесте. Исход счастливый неминуем, когда наслушалась проклятий. Я так хочу твоих объятий.
Собрать свои вещи, еду, документы, Терпеть, залепить мозоли, Ругаться, подумать про медикаменты, Абсурдно смеяться в плохие моменты, Храбриться, не помнить боли.
«Как ты?» Я – чужие могилы, я – обугленные носилки. Дно забытой пустой бутылки сохраняет чуть больше силы.
«Как ты?» Потерялась на фоне тривиальной главы Ремарка. Я – порвавшая труп овчарка. Я убита в восьмом сезоне.
«Как ты?» На листе помятом больше тысячи вместится знаков. Восемьсот написал Булгаков. Я закончила мысль на пятом.
Надо ждать. Мне надо верить. Но пошёл девятый час, уголёк моей надежды окончательно погас. Надо ждать. Увы, но всё же я сегодня не засну. Ожидание убило в моём сердце всю весну.
Нежный жалостливый голос попросил меня уйти. Извини, моя родная, нам с тобой не по пути. Вросший в тело мягкий голос просит двигаться домой – я бы с радостью, вот только этот дом теперь не мой.
Я бы дралась, но мой разум затуманивает шок, я бежала бы, но мышцы не поддерживают ног.
Надо мной холодный воздух разрезает самолёт. Я всё жду. Пока не грохнет. Пока люстру не сорвёт.
Вчера потеряли крышу. Нам больше нельзя помочь. Нам выстрелы в спину дышат, мы рвёмся бездумно прочь. Наш страх подгоняет дальше, он душит, как цианид. Не помним, что было раньше, в агонии всё горит.
У нас больше нет проклятий, всю ярость сменил испуг. Мы держимся без объятий противно дрожащих рук. У нас больше нет защиты, нас бросила даже тень. Наш кофе, слезой залитый, останется на плите.
А в мене немає дому. Згубіла другі ўжо раз. Прилипла глибока втома руйнуе мой кожны сказ. А в мене немає цілі. Няма і куды ўцякчы. До ангелів відлетіли. Нам нельга дапамагчы.
Назавтра была война.
Я помню цветущее лето, горячее солнце, куплеты, я счастья хлебнула сполна. Моя колдовская луна «Приду, – обещала, – к рассвету».
А завтра была война.
Я помню: цветущее лето, натруженная спина, прижатая к парапету, ты выбросила сигарету, здорова и сил полна...
Но завтра была война.